Граждане Рима - Страница 115

115

Пирра приходила на занятия, потому что Айрис приводила ее за руку, клала перед ней бумагу, и иногда ей удавалось скопировать какой-нибудь иероглиф, издать подражательный звук. Но сегодня Айрис пришла одна, Пирра заболела.

Мать. Учитель. Кошка. Собака. Марку досталась необременительная обязанность обучать детей. Карточки предназначались для Айрис; остальные трое, Криспин, Феликс и Марина, были детьми Мариния и Хелены, которая распоряжалась едой в колонии. Они жили там так долго, что, хотя были моложе Айрис, успели намного обогнать ее и теперь под присмотром Марка старательно переводили историю о собаке, кошке, матери и учителе.

— В чем смысл? — наконец пробормотал Тиро. — Я не могу учить латыни, ничему не могу учить. И Сины не знаю. Как я там буду?

— Действительно, как ты там будешь, если не прилагаешь никаких усилий?.. — снова завела Зи-е, для его же собственного блага.

Марк машинально перебирал карточки. Почему-то они раздражали его. Он серьезно пытался сосредоточиться на образовании Айрис. Все, что отвлекало от Уны, раздражало его, и все, что отвлекало, было необходимо. Он раскачивался взад-вперед безостановочно, до звона в ушах, как язык колокола.

— Ши может означать «учитель», «мертвое тело» или «вошь», — резко сказал он, отложив карточки.

Вряд ли имело смысл говорить это Айрис. Ей было девять. Марк бессознательно воспроизводил слова одного из своих наставников.

— А еще — «поэзия» или «сырость», — продолжал он.

— Как это?

— Когда-то это слово имело различные значения, если произносить его в разных тонах. Как и другие слова, которые ты учила, например, ма. Но теперь все значения произносятся на одном тоне: ши.

— А куда же подевались тона?

— Не знаю, — солгал Марк. Сложные слова были уже где-то далеко: он видел Уну, бегущую по переходу к Даме, и, перенесясь в прошлое, — их первую встречу.

— Теперь ты должна прибавить какое-нибудь другое слово, например занг…

— А что ты здесь делаешь, Марк Новий Фаустус? — спросила Айрис.

Медленно поднявшись на поверхность сквозь взвихренные слои воспоминаний об Уне, Марк недоверчиво покосился на Айрис. Она говорила спокойно, так что блестящая тирада Зи-е заглушала ее, и невозмутимо смотрела на Марка.

Он не был к этому готов, его застали врасплох. Но, что было еще хуже, катастрофически, кровь бросилась ему в лицо. Он попытался вспомнить, как это могло случиться.

— Думаешь, я похож на Марка Новия? — улыбнулся он.

Айрис бросила на него серьезный взгляд.

— Очень, очень похож, — сказала она.

— Что ж. Мне даже почти стыдно, что я не Марк Новий, — попытался отшутиться Марк. — Вот было бы весело. Боюсь, я даже никогда не был в Риме.

Личико Айрис сморщилось, она задумалась и решила положить конец спору.

— Я видела тебя по дальновизору. Люди волнуются, — укоряюще произнесла она. — Думаю, тебе не надо оставаться здесь. Возвращайся домой.

Марк не знал, на что решиться: попробовать убедить Айрис никому ничего не рассказывать или продолжать притворяться, что она ошибается.

— Мне некуда больше идти, Айрис, — твердо ответил он. — Так же как и тебе.

От хорошо поставленных, отработанных предсмертных хрипов Тазия их бросало в дрожь. Уна чувствовала, что готова все сорвать, крикнуть: «Слушай, мы знаем, что тебя подослали, что теперь будешь делать?» — только чтобы заставить его остановиться. У нее самой заныло в груди, и она непроизвольно несколько раз кашлянула, подражая Тазию.

Он лежал, согнувшись, рядом с ней на сиденье, с закрытыми глазами, но Уна знала, что из-под белесых ресниц он украдкой наблюдает за мелькающими в окне горами. Временами он даже слабо припадал головой к ее плечу. Она старалась не напрягаться, не втягивать воздух.

Дама остро сознавал, как близко Тазий находится к Уне. Он осторожно вывел автомобиль из городка, сразу почувствовав его вес, ощутив давление на мышцы рук. Вообще заставить машину двигаться было самым большим, на что он мог рассчитывать, и он чувствовал неистовое, благодарное удовольствие от этого и от чего-то еще. Он не мог ухватиться за правый рычаг и двигал его, только налегая всем телом. Ему не следовало так себя вести, не следовало радоваться таким пустякам.

Они медленно выехали из Атабии по изрытой дороге, петлявшей сквозь леса, а затем поднимавшейся по голому склону горы. Пошел мелкий снег.

— Мне казалось, это ближе, — хрипло произнес Тазий. По правой руке Дамы в первый раз пробежала дрожь. Как бы случайно, он поднял ее с контрольного рычага, осторожно согнул, опустил обратно.

— Так безопаснее, — коротко ответил он.

— Расскажи, как ты бежал! — воскликнула Уна, чтобы хоть как-то отвлечь его.

— Слишком… аааа… устал. Прости, — прошептал Тазий. За перевалом налетавший порывами снегопад прекратился, буки уступили место сухому сосняку. Они въехали в завесу дождя, где воздух был чуть теплее и характер почвы быстро изменился. Здесь было даже пустыннее, чем на неровных пиках, окружавших Атабию, или так только казалось, потому что обзор стал шире — на много миль бесконечными ровными рядами тянулись коричневатые безмолвные деревья. Ниточка дороги терялась в них. Когда машина поехала вниз по склону, они увидели искореженные, вздыбленные пласты земли, указывавшие на процесс горообразования, а теперь ритмично вздымавшиеся и падавшие, острые, как лезвия бритвы, мозолистые, как ладони, приготовившиеся хлопать.

Тазий чуть напрягся.

— Едем в Испанию?

— Да, — ответил Дама, плотно сжав губы.

115