Граждане Рима - Страница 142

142

— Чтобы нельзя было больше торговать людьми, — закончила за него Уна вполголоса. — Мы могли бы сказать, что боролись за это.

— Вот и скажете, — хрипло буркнул Дама, как каркнул. Однако, помолчав, Уна скептически спросила:

— Кому?

— Это только начало, — произнес Сулиен. — Мы предназначены сделать это.

— Кем? Судьбой? Богом? — снова резко вмешался Дама.

— Нет. — Сулиена меньше всего заботило, чтобы это звучало складно. — Или, да, судьбой, возможно, но только потому, что мы сами так решили, не иначе. Не раньше, чем мы сами решили.

Дама слегка нахмурился, но лишь пробормотал:

— Что ж, возможно, разницы и нет.

Теперь настала очередь Сулиена нахмуриться: и правда, почему я делаю это? Он все еще сердился на Марка. Зачем он к ним привязался?

Еще находясь в Атабии, он вынужден был признать, что они хорошо сделали, что взяли с собой Даму, поскольку Пальбен, что неудивительно, не хотел расставаться со своей машиной: старую ему пришлось спешно поменять совсем недавно. Дело было даже не столько в том, что Дама достаточно владел баскским, чтобы поддерживать разговор, он ко всему прочему прибег к хитрой выжидательной тактике, неумолимо вынуждая Пальбена сдаться, что тот в конце концов и сделал.

Уна следила за Дамой и думала, как уже не раз думала прежде: он может руководить событиями, может заставлять людей подчиняться себе. И она далеко не была уверена, что это менее необычно, чем читать чужие, еще не высказанные мысли или залечивать порезы: а может, все дело исключительно в силе воли: или разница все же есть?

Реальнее всего Марк мог оказаться в Пантикосе рано утром. Но они прождали намного дольше, до самого конца следующего дня; слонялись по станции, изображая клиентов маленьких минеральных купален; Уна нервно, украдкой изучала других пассажиров и случайно забредавших сюда офицеров стражи. Марк так и не появился.

Вагон напоминал тускло освещенную расселину, стиснутую со всех сторон скоростью и темнотой, поезд, как скальпель, разрезал города и залегавшие между ними поля, со свистом проносясь сквозь глянцевитые напластования густого воздуха. Марк сонно подумал: пока он не остановится, я в безопасности, сюда никто пробраться не может. Он откинул голову на подголовник сиденья, и не верилось, что может хоть чуточку приподнять ее; каждый сустав, каждая напряженная связка понемногу расслаблялись, боль уступала теплу. Во всем теле ощущалась приятная расслабленность.

Рукой он слабо сжимал вязаную шапку, все так же сложенную в мягкий квадрат. Он так и нес ее в руке или в кармане куртки, как амулет, с того момента, как страх сковал его на холме. Тогда он открыл рюкзак, первым делом ища карту, а затем, глядя на нее и практически не видя, почувствовал маленький моток шерсти и подумал: как это сентиментально, как жалко — то, что он делает.

Доставая его, он кончиками пальцев слегка коснулся чего-то, что сквозь изнанку кармана было вшито в подкладку рюкзака. Между двумя кусками ткани что-то лежало; оно было размером с монету, и сначала Марк так и подумал. Диаметром с монету, но намного толще. В первый момент, в спешке, Марку пришла в голову глупая мысль, что это — часть рюкзака, непонятным образом необходимый вес. Но затем он понял, что нет. А затем понял, что это.

Конечно, первой его реакцией был чисто физический импульс — выбросить это, отделаться от этого как можно скорее, как от чего-то мерзкого, гниющего, заразного. Его рука, которую даже свела небольшая судорога отвращения к тому, что лежало у нее на ладони, сама собой замахнулась, чтобы сделать это. Затем он подумал — если бы только эта вещь продолжала двигаться, если только мне удастся заставить ее…

А после наступило сумасшедше долгое время, когда Марк, видимый со всех сторон, думал, что ему никогда не удастся подобраться достаточно близко к глупым овцам — они уворачивались у него из-под ног, а он гонялся вслед за ними, размахивая рубашкой, все более напоминавшей неловко связанное лассо. Это было почти забавно. И все это время он едва удерживался, чтобы не заорать на себя: брось это, брось это, беги! Он додумался только до того, чтобы накинуть рубашку с металлическим комком внутри на шею одного из животных. Но это было просто только на словах. Наконец, увидев волочившуюся по земле ветку терновника, он в отчаянии бросил на нее рубашку и не мог поверить своим глазам, когда та зацепилась, и зацепилась прочно. Он побежал, упал, снова побежал.

Затем он, поняв, что движется все время в одном, юго-восточном, направлении, описал круг и свернул на запад и, преодолев на одном отчаянном дыхании двадцать километров чахлого леса, наконец добрался до Илуро. Он все еще старался замести следы. В Илуро, стоя в тени, долго следил за ярко освещенными дверями вокзала. Кто-то наверняка поджидал его в эту минуту. Он надеялся, что они все еще слабо представляют себе его дальнейшие действия, но у них было время прийти к какому-нибудь решению, каким-то образом спутать его планы. Можно было снова расставить повсюду стражников. Отслеживать одинокого парнишку, похожего на мертвого Марка Новия, который старается пробраться в Рим.

Марк простоял в тени, дождавшись, покуда мимо не пройдет стайка молодых людей, отправлявшихся на вечерний пикник. Они были на несколько лет старше, но он решил не обращать на это внимания и окликнул их, приветствуя как старых друзей, и, прежде чем они успели изумиться, подбежал, спросил, который час, чтобы завязать хоть какую-то беседу, а потом пошел с ними, безостановочно говоря на ходу, затесался в середину, когда они дошли до проверявшего билеты контролера, непринужденно сказал «мы вместе» — и прошел с ними до поезда, прежде чем они успели прийти в себя и прогнать его. Выяснилось, что он купил билет до Акенсия, находившегося на северо-западе, в стороне от нужного ему маршрута, что было хорошо. Едва оказавшись в поезде, он, к облегчению своих новоприобретенных друзей, отвязался от них, сошел уже через несколько миль после Кенеарния и купил билет на Тарбу. Только достигнув ее, он двинулся прямо в Италию.

142