Граждане Рима - Страница 27

Позже будет трудно объяснить Варию, как теперь Марку, почему интонации, с которыми говорились эти слова, так ее заинтересовали. Казалось, даже сама Планкина, ударившись в слезы, не замечает этого.

— Конечно, кто о нас позаботится? Почему ты не хочешь смотреть правде в лицо?

— Послушай, Планкина! — яростно взорвалась вторая женщина. Однако затем наступила пауза, словно она не могла решиться — продолжать или нет. Наконец она сказала: — У меня нет поводов для беспокойства, вот все, что я знаю. И у моего мужа тоже. Кстати, он покупает рынок рабов в Комуме.

Марку показалось, что по коже его провели холодным пером, но он все же пробормотал:

— Дядя может прожить еще лет двадцать. Это была всего лишь ангина. Врачи говорят — ничего серьезного. Может, она знала это или догадывалась.

— Варий сказал то же, когда я рассказала ему, — произнесла Гемелла. — И Клодия.

Она ушла домой — Клодия прислала ей в знак благодарности большое стенное панно, — по-прежнему убежденная, что слышала что-то важное и тревожное, но уже на следующий день не понимала почему, к тому же все вокруг были настроены так благодушно.

— Я вспомнил об этом только за неделю до того, как твои родители уехали в Галлию, — сказал Варий. — Если бы твой отец был жив, то на этой неделе он встретился бы с Флавием Габинием, знаешь, кто это?

— Конечно, — ответил Марк. Габиний владел строительным конгломератом, сооружавшим подвесной мост через Персидский залив. Он сделался одним из самых богатых людей в Риме.

— Я должен был организовать встречу, — сказал Варий. — Мы пытались убедить Габиния вложить деньги в больницу для рабов или возвести здание бесплатно. Казалось, это нетрудно сделать. Когда все знают, что скоро ты станешь императором, тебе обычно удается все, чего ни пожелаешь, только пожелай.

— И что? — спросил Марк. Он помнил о проекте больницы. Родители собирались ввести систему бесплатного здравоохранения для рабов, чтобы у хозяев не было оснований бросать их в случае болезни. Они вложили в это столько собственных средств, сколько могли, но Лео хотел, чтобы компании, в наибольшей степени зависевшие от рабского труда, приняли на себя основную часть расходов.

— И вдруг все осложнилось. Сама идея им никогда не нравилась, но они бы с нею смирились. Однако постепенно они стали… — его лицо исказилось болью пережитого унижения, — пассивно бесполезными. Я хотел, чтобы Габиний встретился с Лео на стройплощадке на той же неделе, но никто больше не хотел меня слушать и уж тем более договариваться о дате. И никто из тех, с кем мне удавалось поговорить, казалось, уже не воспринимает нас всерьез.

— Допустим, что он не хотел давать родителям денег, — сказал Марк, — но это ничего не значит.

— Нет, — признал Варий, — но я вовсе не потому вспомнил, что рассказала мне Гемелла. Однажды, не помню каким образом, мне удалось поймать Габиния, когда он разговаривал по дальнодиктору. У него не было времени отделаться от меня, я назначил ему дату на той неделе, и он согласился. Он сказал, что сейчас же запишет это в свой ежедневник, а потом выключил дальнодиктор. А потом… — Варий вздохнул, — не знаю, как все обернулось бы, не будь Лео таким невозможным. Он решил в тот же самый день навестить твоего дядю, ничего мне не сказав, так что мне пришлось встречу с Габинием перенести. Меня это задело, особенно после тех усилий, которые я потратил, чтобы договориться с Габинием. На сей раз, когда я попытался попасть к Габинию, меня принял только его помощник — думаю, из новеньких: имя Лео произвело на него такое впечатление, какое уже давно не производило ни на кого в этом офисе. Поэтому я поверил, когда он сказал, что Габиния нет на месте. По моей просьбе он пошел посмотреть ежедневник Габиния — не думаю, чтобы он даже заглянул в него, — и вернулся смущенный, сказав, что, должно быть, вышла ошибка, — потому что якобы Габиний нигде ничего не записал о встрече с Лео.

Марк молчал.

— Конечно, я подумал — ничего страшного, — продолжал Варий, — но все же помнил слова Гемеллы. Вроде бы ничего особенного. Просто складывалось впечатление, что Габиний впредь считает нецелесообразным затевать совместные предприятия с Лео. И как будто у него есть на то причины. Разумеется, я обо всем рассказал Лео, и тот ответил: «Бедный Габиний. Я постоянно забываю все записывать. Надеюсь, это не преступление». — «Если бы то были вы, — ответил я, — я ничего бы такого не подумал». Лео только рассмеялся. Сказал: «Я так заморочил себя бумажной работой, что просто помешался». Я подумал, что, наверное, он прав. В любом случае мне больше нечего было ему сказать — ни что произойдет, ни когда.

— А мать? — тихо спросил Марк. — Что подумала она?

— Ей я тоже рассказал. Она повелела мне тут же сообщать ей, если обнаружится что-то еще. Но и она мне не поверила. Прости, Марк, я хочу…

— То, что случилось, еще не значит, что вы правы, — машинально сказал Марк.

Варий кивнул, но добавил:

— Есть еще кое-что насчет Габиния. Теперь он приобрел рынок рабов в Комуме. Его жену зовут Хельвия; наверное, она и была той женщиной, с которой Планкина разговаривала в банях.

— И все же, — с усилием произнес Марк, — у родителей были телохранители, у них были… — Он замолчал. — И даже… даже если вы правы, то зачем лгали? Если вы и правда верите в это, почему не написали дяде?

— Потому что не знаем, кому это письмо может попасть в руки, — ответила Гемелла. — До твоего дяди добраться нелегко. И послушай, Марк, если подобный заговор существовал и дело было доведено до конца, то здесь не мог быть замешан один Габиний. У них могли быть свои люди среди преторианцев или охраны, мы не знаем. Но чтобы сделать такое, если они собирали сведения о твоих родителях, тут наверняка замешаны и члены сената. И придворные.