Граждане Рима - Страница 29

И — вся катастрофа привиделась ему снова — он вспомнил легкую плетеную коробочку со сластями в своей руке. Но мысли ускользали от него, как стекающие по наклонной плоскости капли. Когда ему пришло в голову, что слуги могли услышать крик Вария, он понадеялся, что они таки услышали его и сейчас спустятся. Но, похоже, никто ничего не слышал, никто не спешил на помощь.

— Марк, ты там? — наконец произнес Варий из-за запертой двери.

Марк осторожно приоткрыл дверь. Варий вставал с пола, держа на руках тело Гемеллы.

— Здесь нельзя оставаться долго, — пробормотал он.

Варий уже мало помнил из того, что произошло за последние полчаса, память перестала фиксировать происходящие события. С самого первого момента у него сохранилось только общее впечатление, длившееся несколько минут или секунд: вот он сидит и держит на руках Гемеллу, почти не глядя на нее и ничего не предпринимая. Да, один раз он выходил из кабинета. А вернувшись, стал щупать пульс, делать искусственное дыхание, хотя понимал — он делает все это, уже зная, что она мертва.

Но упрямое намерение позаботиться о дальнейшей судьбе Марка врезалось в его память визгом тонкой пилы, писком залетевшего в спальню насекомого, промеряя протяженность реального времени, которого, несмотря ни на что, прошло уже слишком много.

Варий взглянул на Марка, виновато сгорбившись в дверях, наконец резко сказал: «Ты сейчас же должен отсюда убраться, понимаешь?» — и Марк кивнул, словно ожидал, что Варий скажет что-нибудь вроде этого, хотя слова невнятным шумом пронеслись мимо, как и все остальное.

Варий прошел вперед и почувствовал, что между вдохом и выдохом существуют упорядоченные промежутки покоя, когда кажется, что ничего не случилось и ничего не надо делать; но каждый новый глоток воздуха напоминал ему опрятный запах кожи Гемеллы и ложился на сознание новым слоем режущего бремени. Сзади, в нескольких шагах Марк, как робот, следовал за ним. Они поднялись по лестнице, вошли в гостевую комнату, где поселились Варий с Гемеллой, и Варий медленно опустил тело жены на кровать. Сделав это и выпрямившись, освободившись от ноши, он яснее увидел, насколько она неподвижна и что произошло с ее лицом. Тут он впервые обнаружил, что слезы стоят у него в глазах, мягко, удивленно сморгнул, а затем ошеломленно почувствовал, как сухие рыдания сотрясают его тело с неотвратимостью астматического приступа, он буквально задыхался, и ему пришлось, поспешно выйдя из спальни, пройти в маленькую ванную, где его вырвало. На какой-то миг Варий с тупым изумлением уставился на забрызганную мраморную раковину, затем вышел.

— Варий, — прошептал Марк, дрожа от чувства вины и ужаса. — Это я виноват, прости. — Он подошел к Варию, который снова стоял у постели, и неловко, неуверенно накрыл его руку своей рукой.

Варий непроизвольно отшатнулся.

— Скорей отсюда, пойдем скорее, — бессвязно произнес он. Потом на мгновение замолчал и осторожно повернул голову Гемеллы на подушке, так, что ее рассыпавшиеся каштановые волосы скрыли искаженные черты и посиневшие губы. Затем поспешно вытолкал Марка из комнаты. Они уставились друг на друга.

— Что теперь говорить, — произнес Варий несколько более внятно. Он тихо прикрыл за собой дверь и встал перед ней, как часовой, словно думая, что Марк может внезапно броситься в комнату, где лежит Гемелла.

— Если бы я их выбросил… если бы даже съел, — и на какой-то момент Марк почувствовал себя таким пристыженным, что и вправду пожалел, что не сделал этого.

Варий сердито нахмурился.

— Заткнись, — резко сказал он. — Думаешь, мне приятно это слышать. Твоей вины тут нет. Хочешь притвориться виноватым? Считаешь, что это поможет?

Он тряс Марка за плечи. Эти незначительные насильственные действия приносили ему некоторое облегчение, как тогда, когда он выбил дальнодиктор из рук Марка. Ему надо было совладать с собой. Варий вытер взмокшее лицо и продолжал, напирая на каждое слово:

— Слышал, что я сказал? Нельзя терять ни минуты. Надо их опередить. Пойми, когда они будут уверены и… ты не должен допустить ошибки. — Но говорить с Марком было все равно что пытаться преодолеть крутые речные пороги. Варий сел, прислонившись к двери и беспомощно сказал: — Я не могу сосредоточиться… нам надо думать, что делать дальше, а я не могу сосредоточиться.

Марк сбежал по лестнице и через весь дом промчался на кухню, где после ужина на стойке оставалось еще полкувшина вина. Трясущимися руками он налил полный стакан. Правда, половину он все же расплескал, поднимаясь обратно; теперь мысли его занимало то, что Варий сказал об отъезде и что его, Марка, лицо всего две недели назад показывали на весь мир по дальновизору. Несмотря на то что яд чудом миновал его, мысль, что бегство невозможно, успокаивала, и, хотя он не знал, чем может помочь Варию, Марку не хотелось бросать его одного. Он отнес вино наверх Варию, который бросил взгляд на него, на стакан и с клинической точностью отметил, что Марк очень молод, очень подавлен, и напомнил себе, что совсем недавно он потерял родителей. Варий почувствовал к нему смутную жалость. Взяв стакан, он сказал со слабой иронией: «Спасибо», — не ощущая вкуса, сделал несколько глотков, поставил стакан и тут же забыл о нем.

— Слуги проснулись? — спросил он наконец.

— По-моему, нет, — ответил Марк.

— Хорошо, — сказал Варий. — Пойди приготовься.

— Я не могу, Варий, — мягко произнес Марк.

— Тогда они убьют тебя, — безжизненно откликнулся Варий.

— Нет, но… как я могу спрятаться где-то, когда каждому известно, как я выгляжу?