Клеомен остановился, нерешительно шагнул вперед, когда Сулиен сказал:
— Так или иначе, но вы скажете нам, здесь Марк или нет.
— Не знаю, — тяжело вздохнув, ответил Клеомен и остановился. — Я пришел сюда потому, что…
— Почему?
Клеомен взмахнул рукой, словно физически стараясь стряхнуть это навязчивое явление.
— Просто… я действительно не знал, куда пойти.
Он пошел домой, быстро переоделся, пока в сознании настойчиво свербило: не оставайся здесь, уходи поскорее. И он ушел, захватив удостоверение охранника и пистолет.
— Я пытался добиться встречи с Варием, — сказал он чуть более внятно, — но они никого к нему не пускали. По крайней мере, меня. Но даже еще до всего этого он говорил, что нечто подобное может случиться. Я исколесил весь город. И это действительно случилось сразу после того, как я произвел арест. Но он так много врал и ничего не говорил мне, а потом — хлоп! — но было уже слишком поздно. Так что я, по-вашему, должен был делать?
Работу, которую ему доверили — возглавлять отряд, вылавливавший вооруженные банды в Субурре, — вряд ли можно было расценивать как продвижение по службе, но еще никогда его работа не требовала такого стратегического чутья, никогда его не окружали такие интересные люди, и было одновременно более престижно и более захватывающе исполнять такое особо важное поручение. Ему дали понять, что здесь у него появляется хороший шанс на действительное повышение. Неожиданное перемещение, конечно, но, значит, виды начальства изменились, и все тут.
Но Клеомен постоянно думал о том, что сказал ему Варий про госпожу Макарию, и еще чаще — о том, как Варий вел себя во время того разговора: о том, как он далеко не сразу поверил, что Клеомен действительно подозревает его, о его странном смехе. Клеомену сказали, что, поскольку дело касается императорской семьи, он не должен ни с кем обсуждать его до окончательного разрешения. С этим он спорить не стал. Но его одолевало слишком сильное беспокойство, и он продолжал следить за делом.
И вот, хотя он отчитался обо всем, что говорил ему Варий, он как-то отпросился на полдня и поехал на виллу в Тускулуме, где уже кишмя кишели охранники и преторианские гвардейцы, которым его появление определенно не понравилось. Он не стал путаться под ногами — просто потолковал с дворецким и установил, что госпожа Макария действительно передала сласти, как делала это всегда, хотя у Вария, конечно, было предостаточно времени, чтобы отравить их после приезда Марка. Клеомен записал его слова как дополнение к первому рапорту и послал в свой старый участок. Ответа так и не последовало. Это было в порядке вещей, и все же он продолжал ждать, позванивая время от времени, когда на сердце начинало скрести. Ему сказали только, что Варий по-прежнему молчит, а поиски Марка теперь в основном ведутся на основании его фотографий. Когда он впервые услышал, что Варий наконец сознался, то почувствовал укол разочарования, что пропустил такое.
И вот теперь, стоя в потемках Келианского холма и глядя на мрачно нахмурившихся подростков, он начал снова, словно до сих пор разговаривал во сне.
— Кто вы такие? — спросил он. — И что здесь делаете?
— Я уже сказала, — терпеливо ответила Уна. — Мы ищем Марка.
— Ах да, вы же встретились в Толосе, — произнес Клеомен жизнерадостно, на грани истерики. — Так вот где он все это время был?
— Нет, не все время.
Дама посмотрел на Уну, и та поняла, что его страх перед центурионом не прошел, и решила, что ни словом не обмолвится о Хольцарте, даже о рабстве, если только не вырвется само.
— Вы арестовали Вария… так вы из охраны или преторианец? — спросил Сулиен.
Клеомен снова обратил внимание на тон, каким были произнесены слова, на то, что в них слышится страх, и снова посмотрел на второго молодого человека, стоявшего немного на отшибе, словно приготовившегося сбежать, но связанного невидимыми путами.
— В каком-то роде из охраны, — фыркнул Клеомен, — но, думаю, теперь это вряд ли кого беспокоит.
— Мы требовали вознаграждения, пока он не сказал нам, что намерен делать, — быстро, но необычайно ясным, отчетливым голоском продолжала девушка. — Мы знаем об отравленных сластях, а от кого еще мы могли узнать, как не от него? — Клеомен чуть не подпрыгнул от удивления. — Они убили Гемеллу, хотя, конечно, яд предназначался ему. Похоже на правду, разве нет?
Два с половиной дня Клеомен искал хоть кого-нибудь, кому мог бы открыться, но в то же время действовал осторожно, не делая поспешных выводов, ожидая, пока сам поверит в справедливость собственных сомнений. Теперь, в растерянности и замешательстве, он понял, что складывает оружие перед сжатым рассказом о своих же поступках. Все в целом казалось теперь такой похожей на сон бессмыслицей, что он не видел оснований упрямиться.
— В признании Вария о яде не было ни слова, — медленно, с расстановкой начал он. — И мне так и не удалось увидеть эти самые сласти и даже мой рапорт. Эти люди пытались… остановить меня. Да, теперь это ясно. Я плохо делал свою работу с тех пор, как прочел это. Лавиний так и сказал: не твое дело устанавливать причины смерти, это не в твоей компетенции. Он спросил, приходилось ли мне видеть задушенных, а мне не приходилось, трупы, да, но не задушенных, и все же я видел ее.
— Клеомен, над этим делом работает хорошая команда, — вполне дружелюбно сказал ему Лавиний. — У тебя своих дел полно. Надо же время от времени и еще кому-то поработать.
После чего Клеомен присел к письменному столу Лавиния, поразмыслил минуту-другую и написал записку Ренату, городскому префекту и непосредственному начальнику Лавиния.