Но их было всего трое, собрать остальных не успели. И пистолеты их были так же бесполезны, как пистолет Клеомена, — хотя и этого было достаточно, чтобы напугать дворецкого, — поскольку звук выстрела погубил бы последний шанс, который им предоставлялся. Впрочем, он уже был погублен: людей было слишком много, чтобы можно было обойтись без шума, Марк вырывался и махал кулаками, а когда они попытались оторвать от него Уну, то не могли помешать ей выкрикнуть:
— Проснитесь, идите сюда! — После чего уже все разорались, взывая к Фаустусу Августу, прося о помощи. Сулиен внезапно прекратил драться и вместо этого толкнул ближайший цоколь. Тот упал с оглушительным шумом, а голова стоявшего на нем бюста покатилась, как отрубленная, и тут же весь дворец проснулся. Марк и его друзья ринулись прочь, в дальний конец зала, а дворецкий, дрожавший на полу рядом с упавшим бюстом, понял, что вместо того чтобы погнаться за ними, преторианцы предпочли метнуться в противоположную сторону, подальше от поднятого ими шума.
Двери, которые они распахивали на бегу, были сделаны из благовонных пород дерева и покрыты резьбой или росписями, изображавшими птиц и сельские пейзажи, они бежали по мозаичным полам, коврам, сияющим красками, и тут, выйдя из собственных апартаментов в окружении адъютантов с тяжелыми веками, навстречу им явился сам Фаустус, рыча от гнева, с помятым от сна лицом.
При виде его все, кроме Марка, застыли от изумления: еще бы, ведь перед ними — здесь и сейчас — стоял сам император. Он был высок ростом, но все же, как им показалось, недостаточно высок, просто занимал слишком много места. Тем не менее, даже учитывая, что его подняли с постели, он решительно ничем не отличался от своих изображений, и это разительное сходство тоже несколько тревожило, как при виде близнецов. Уна быстро взглянула на Марка, потому что он когда-то произвел на нее похожее впечатление, но память об этом уже притупилась. Он снова взял ее за руку.
— Марк… что ты здесь делаешь? — промямлил Фаустус, затем, вспомнив, что Марк, вероятно, не сможет этого объяснить, печально повторил: — Марк, — обвел подозрительным и гневным взором остальных и, запинаясь в притворной ярости, грозно обратился к своим адъютантам: — Кто эти люди? Как они сюда попали?
— Теперь со мной все в порядке, — быстро сказал Марк. — Разве ты не видишь?
Фаустус уставился на него, весь как-то осев, обмякнув от удивления.
— Дядя, все, что я сказал тебе, было чистой правдой, но в больнице меня обкололи наркотиками еще до твоего приезда. Когда ты разговаривал со мной, у меня… были видения, но теперь все позади. По крайней мере видения меня больше не мучают… — Он знал, что никогда не забудет освежеванные стены, нарастающий ужас. — Это со мной пока не случилось, как и с тобой.
Фаустус нахмурился: неужели это еще одна уловка болезни? Неужели Луций когда-нибудь рассуждал так ясно и здраво? Ему доводилось слышать о сумасшедших, обладающих даром убеждения, но к проклятию Новиев это не относилось, да и Марк выглядел совсем не так, как в больнице Эскулапа.
— Моя сестра и я были с ним почти все время, — сказал Сулиен. — И я… ну, как бы врач. Так вот — он не сумасшедший.
Фаустус ошеломленно помотал головой. Паренек никак не походил на врача. И он был оскорблен тем, что какая-то оборванка беззастенчиво держит Марка за руку и с любопытством, без тени почтения пялится на самого Фаустуса, но Марк уж точно не мог бы подцепить ни одну девчонку в том состоянии, в каком он был тогда…
— Не понимаю… — выдохнул он.
— Ваше Величество, я могу подтвердить, что на него было совершено покушение, — добавил Клеомен. — Я видел это собственными глазами. Я центурион охраны или был таковым пару дней назад. Полагаю, имею основание утверждать, что в этом деле замешан городской префект и несколько моих коллег, а также кое-кто из тех, кто носит преторианскую форму.
— И Габиний, — сказал Марк и запнулся: было нелегко говорить все это, потому что у Фаустуса вдруг стал слабый и больной вид охваченного ужасом человека. Марку чуть ли не стало стыдно. — И люди из дворца, дядя, — все же закончил он. — Они убили моих родителей.
Неожиданно чувство утраты переполнило его, как налитый до краев сосуд. Уна придвинулась ближе — так, чтобы через свой и его рукав чувствовать его прикосновение..
— Не понимаю, — повторил Фаустус. Эти слова, голос, каким он произносил их, не нравились ему, это звучало так глупо и напыщенно. Императору не след говорить такие вещи, и все же Фаустусу никак не удавалось собраться. Он мучительно пытался придумать вопрос получше, но получше не получалось, и он спросил: — О ком ты говоришь? Как… как ты здесь оказался?
Марка раздирала внутренняя борьба: он боялся, что, если будет вести себя слишком эмоционально, Фаустус снова решит, что он сумасшедший. Он хотел сказать: они привезли меня сюда, вот это Уна, это Сулиен, ты не знаешь, как много они сделали. И он сказал бы все это, если бы успел, но времени было слишком мало.
— Пожалуйста, попроси привезти сюда Вария, прямо сейчас… но никому ничего не говори заранее, не давай им шанса. Они могут убить его даже теперь.
— Я тоже должен обязательно поехать за ним, — вмешался Клеомен.
— Да, — поспешно сказал Марк, — он должен попасть туда, и побыстрее. Пожалуйста, напиши что-нибудь грозное всякому, кто попытается его остановить. Или причинить вред Варию.
Фаустус неопределенно покачал головой и прошаркал обратно в свои апартаменты за позолоченными дверями, словно приглашая их следовать за ним.