Граждане Рима - Страница 90

— Думаю, нам никогда друг друга не переубедить, — сказал Варий.

— Тут вы, возможно, правы, — вздохнул Габиний. — Но я очень надеюсь, что смогу помешать вам погубить себя собственными руками. Потому что в конечном счете это эгоизм. И вы наверняка это понимаете. Извини, повторюсь, но как должны чувствовать себя ваши родители? Если вы умрете, и не просто умрете, а умрете убийцей и предателем?

— А вы знаете, что чувствуют ваши родители, глядя на вас? — неосторожно произнес Варий. И, как уже много раз до того, пообещал себе, что, конечно же, его родители ничему такому не поверят.

Габиний лишь молча кивнул в знак согласия и сказал:

— Я не предатель. А вот Лео был. Жаль, что он встретил эту женщину, понимаю, дело не только в этом, но… я — римский гражданин и просто хочу спасти Рим, а он не хотел. И я хочу надежного мира, в котором вырастут мои дети, по-моему, это естественно. И — мне следовало пояснить это раньше, но, я думал, вы и сами поняли, что покушение исходит из дворца, — я не причастен к тому, что случилось с вашей женой. Варий. Пожалуйста. Я не дал бы такому случиться. Разумеется, это было дурно, иначе мы не были бы сейчас здесь. И что бы вы ни подумали, мне жаль, и я просто хочу помочь вам.

Он пошел за Варием вслед по уклонистому проходу, Варий снова отшатнулся от него и, хотя понимал, что это бесполезно, сказал стоявшему к нему ближе остальных телохранителю в синей ливрее:

— Отвезите меня обратно в тюрьму.

— Вы знаете, что он этого не сделает. А коли уж вы спросили о моих родителях, что ж, печально, но оба скончались, и даже в моем возрасте невозможно не скучать о них. Но по крайней мере так уж заведено: дети не должны умирать прежде родителей, вот в чем суть. Я уже сказал вам: деньги будут лежать на счету, что бы ни случилось и что бы ты ни сделал, даже если ты не останешься в живых, чтобы потратить их, хотя в таком случае можно считать их выброшенными на ветер. Все тайное становится явным. Вы ведь были секретарем Лео, правда? Полагаю, рано или поздно выяснится, что примерно такой же суммы недостает в его имуществе. А отсюда и причина, по которой вы убили их: сначала Марка Новия, а затем свою жену, все потому что они раскрыли твои проделки. Ваши родители проведут остаток дней, вспоминая ужасного сына, думая, что никогда не обращали внимания на то, какое чудовище взрастили.

Варий вздрогнул от причиненной боли, туго натянул ручные кандалы. Но сказал, почти выхаркивая слова:

— Мне все равно, даже если вы сумеете придать этому правдоподобие. Я и без того был готов отказаться от своей репутации.

— Правда? Неужели? Да нет, зачем, вы ведь надеетесь, что Новий однажды вернется. Конечно, вы можете до этого не дожить, но именно на это вы и рассчитываете. Однако ваши родители не так уж молоды… вы ведь поздний ребенок, верно? Кажется, у вашей матери были проблемы с вынашиванием ребенка. Три выкидыша. Так что ни братцев, ни сестричек. Уф! — Габиний надул щеки и покачал головой. — Просто невозможно себе представить, что она почувствует. — В руке у него оказался дистанционный пульт. Варий даже не заметил, откуда он взялся. — Так что помните: они могут умереть, так и не дождавшись твоей реабилитации.

Сонные вздохи прибоя слышались еще какое-то мгновение после того, как небо и бирюзовое море окрасились черным. Поразительно, какой убедительной была зловещая иллюзия пространства, зал внезапно потемнел, стал удушливо тесным. Послышались новые звуки: чьи-то тяжелые шаги и поскрипывание ботинок, неразборчивое бормотание, слегка учащенное дыхание невидимого человека, приникшего к объективу. Новая картинка занимала лишь центральную часть экрана, и сначала это была неприбранная спальня, затем лестница, затем брошенная гостиная. Нигде никаких следов его маленькой суетливой матери, медлительного отца, без конца слушающего новости; впрочем, с учетом происходящего, их вряд ли можно было застать за такими обыденными занятиями.

Варий уже догадывался, с того момента как уверился, что над ним не учинят физической расправы, с того момента как Габиний впервые заговорил о его родителях, что именно это он должен увидеть здесь, но все равно это поразило его, как предельно громкий звук, предельно яркий свет, ворвавшиеся в сновидение. Снова запутавшись в кандалах, он неожиданно сел на пол, единственное, что ему теперь оставалось, это мольбы.

— Теперь их там нет, — сказал неподвижно застывший в кресле Габиний. — Они здесь, в Риме, ищут тебя. Не хотят признаваться друг другу, как боятся, что ты наделал глупостей, что, разумеется, правда.

— Пожалуйста, не надо, — выдохнул Варий, закрыв глаза.

Габиний повернулся и несколько неуклюже, с понятным для такого крупного человека трудом, нагнулся и присел на корточки.

— Тогда остановите меня, — спокойно, терпеливо произнес он.

— Нет.

Ни звука в ответ. Затем:

— Варий, — тихо, почти нежно позвал Габиний. Варий заскрипел зубами, протяжный стон вырвался у него. Снова сказать «нет» он не мог, но больше так ничего и не сказал. При этом ему мешала заговорить вовсе не мысль о рабах; умозрительно он понимал, насколько это важно, даже важнее всего остального, однако сейчас это было слишком тяжело; гнетущие изображения родительского дома заслоняли от него привычную бесконечную жестокость, абстрактные смерти, которые можно предотвратить. Но Марк был так молод, и Варий отвечал за него, кто-то же должен был делать это после ухода Лео и Клодии. Он прижал запястья к закрытым глазам, пока глазным яблокам не стало больно, словно стараясь прорваться сквозь пульсирующую тьму.