Граждане Рима - Страница 89

— Вот бы вам куда-нибудь в такие края. Это место, знаете ли, действительно существует, кроме разве птиц, думаю, это монтаж. Куда-нибудь, знаете ли, где здоровый климат. Отдых — вот что вам нужно. Это я говорю. Не думайте, что вам уже никогда не полегчает. Полегчает. Рано или поздно.

Варий почувствовал тошнотворное недоверие: Габиний не мог разговаривать с ним в таком тоне. Было слишком очевидно, что его нельзя отпустить живым, и он понимал это. Но не понимал, куда клонит Габиний.

Не дождавшись ответа, Габиний быстро произнес уже совсем другим голосом, не менее дружелюбно, но тише и отрывистей:

— Да бросьте, Варий. Я знаю, вы можете говорить. Какая разница. — Но после очередной паузы жизнерадостно продолжал, словно просто поддерживая беседу: — Один из этих головорезов сломал вам зуб, правда? Ужас. Ничего, на днях новый вставите. Мой сын, ему девять, так он на гимнастике выбил себе два передних, прямо посередине. Теперь ни за что не заметишь.

Он глубокомысленно поднес ко рту и слизнул ложечку сливочного мороженого, после чего встал и устремился к экрану, внимательно оглядел его, затем повернулся и взглянул на Вария.

— Поймите, — решительно произнес он. — Все это вы можете себе позволить. В пределах разумного, конечно, но практически все.

Спокойно выждав, через мгновение спросил:

— Говорите же, чего вы хотите?

Варий непроизвольно наблюдал за ним, сначала смущенно, потом недоверчиво. И снова коротко застонал, на сей раз от отвращения.

— В чем дело? — спросил Габиний. — Что вы имеете в виду?

— Вы думаете, это сработает?.. — прошептал Варий.

— Что?

— Вы думаете, что после всего, что вы сделали, вы можете предложить мне деньги в обмен на мою помощь?

— Нет! — сказал Габиний. — Нет, мне такое и в голову не приходило. Я вовсе не предлагаю вам деньги. Деньги я вам уже дал. На вашем счету сейчас миллион сестерциев, и они будут лежать там, что бы ни случилось и что бы вы ни сделали. Я просто сказал, что, по-моему, вам лучше с ними сделать, но, если не хотите, у вас есть выбор. Если угодно, вложите их в эту клинику.

Варий отрицательно покачал головой и снова замкнулся в молчании. Но он дрожал от ярости, какой не чувствовал с тех пор, как говорил в лазарете с Клеоменом, дрожал от желания причинить Габинию вред. Он даже оглядел содержимое ближайшего бара, примериваясь, что можно использовать как оружие. Нет, глупо, иначе зачем эти цепи? Успокойся, уговаривал он себя, тебя здесь нет.

И все же было невозможно, хоть он теперь и вспомнил об этом и попытался это сделать, представить себе Габиния вещью.

Усаживаясь рядом с ним, Габиний скорбно произнес:

— Да, знаю. Сколько вам лет? Вы ведь еще молоды. Очень молоды. В вашем возрасте люди думают иначе. — Варий, который без особой на то причины никогда, даже ребенком, не чувствовал себя молодым, почувствовал нечто вроде удивления. — Кажется, я догадываюсь, что вы вбили себе в голову, — продолжал Габиний. — Думаю, вы ищете новой возможности сделать то, что пытались сделать, выйдя из Золотого Дома. И думаете, что это у вас выйдет. Либо — что один из этих охранников, или надзирателей, или кто-нибудь из моих людей, хоть я и уверял вас в обратном, сделает это. И, может быть, мы скажем, что вы сделали это сам. А может, если будете по-прежнему держаться так же, устроим суд, и суд, разумеется, приговорит вас к казни.

По телу Вария пробежали мурашки, оттого, с какой точностью это было сформулировано, однако он только пожал плечами. Габиний напустил на себя уязвленный вид.

— Понимаете, вот это-то меня больше всего и расстраивает. Вы ведь даже не противитесь. А все потому, что с вами случился этот ужас, и теперь вы думаете, что больше в жизни у вас ничего не осталось. Но это не так, далеко не так.

Варий, пошатываясь, встал с кресла и упрямо заковылял вверх по проходу, чтобы оказаться от Габиния как можно дальше, насколько позволяли кандалы и скромно стоявшие в дверях телохранители. Габиний совершенно невозмутимо выдержал паузу, перевел дыхание.

— Я лучше бы понял вашу позицию, если бы я сам был человеком, который хочет что-то изменить, развалить все, но я не такой. Этого хотите вы. По мне, все и так хорошо. Неужели все и вправду так плохо, что из-за этого стоит швыряться своей жизнью, заставлять родителей проходить через такие испытания? Откуда это все-таки пошло? Разве Лео и Клодия… не знаю, как выразиться, внушили вам подобные мысли? Или ваша семья как-то… связана, имела какие-то неприятности из-за рабовладения? Можешь ответить? Я знаю, люди обычно предпочитают скрывать такие вещи.

Уже в самом верху прохода, при упоминании о родителях. Варий в страхе остановился. Уверившись, что по его лицу этого не понять, он медленно обернулся.

— Нет, — сказал он.

— Нет? А у моих были. Не так давно. У моего деда. — Конечно, Варий знал об этом, все знали о происхождении Габиния. — Он начинал во дворце, мыл на кухне полы. А теперь… — Габиний легко повернулся, обводя зал рукой, словно в подтверждение того, что все здесь принадлежит ему. — Я не то чтобы… чтобы стыдился его. Замечательный был человек. Я первый из нашей семьи, кто может представлять сенат. И я собираюсь. Это, это… может произойти только в империи. Варий, везде в мире рабство в той или иной форме существует, кроме мест, где все по существу рабы. Но мы — единственные, кто дает им шанс хоть как-то выкарабкаться.

— Не многим это удается, — возразил Варий.

— Что ж, — ответил Габиний, — тогда в их число попадут самые лучшие и самые умные, люди вроде моего деда, люди, не привыкшие останавливаться на полпути. Мне кажется, что это хорошее качество. Иначе, знаешь ли, все начнут жирком обрастать. — Он оглядел свое тело, добродушно ухмыльнулся и поправился: — Лениться.