Уна отлепилась от дерева, к которому прижималась, возбужденно сделала несколько шагов вслед за самолетом, словно хотела поймать его, потом резко обернулась и, посмотрев на Марка, крикнула:
— Вот что случилось в Волчьем Шаге! Я знала, что они узнают тебя. Ублюдки, ненавижу!
Она разгорячилась и вся дрожала. Но Марка могли искать в Испании просто потому, что его искали повсюду, так что по справедливости ей не в чем было себя винить.
— Уна. Они даже не снизились. Они ничего не видели, — сказал Сулиен, следуя за сестрой.
Первую пару дней, после того как они покинули Волчий Шаг, Уна была такой молчаливой, погруженной в себя, слепо бредущей вперед, но потом вдруг словно очнулась. И с тех пор они уже меньше беспокоились, сколько им следует проходить за день, стали разговаривать все громче и громче. Уна и Сулиен узнали про Вария, Марк услышал историю Танкорикс и побега из Лондона и поверил всему до единого слова. Уна рассказала — и рассказ получился одновременно ребячливым и вселяющим уверенность — о годах, проведенных в Лондоне, когда она была одна; о том, как в одиннадцать лет собирала с подоконника дохлых мух и аккуратно засовывала их в пироги и торты, которые ей полагалось упаковывать. Они снова нашли общий язык. Казалось, анекдоты про дохлых мух на фабрике ничем не отличаются от историй Марка о напившемся божественном императоре.
Но Уна по-прежнему думала, что все это лишь потому, что они здесь, где нет характерной для каждого окружающей среды. И потому все это лишь временно.
— Перестань меня успокаивать, надо думать, что делать дальше! Они могут приземлиться вон там?.. Нет, приземлиться они не могут, но могут пролететь ниже и заметить нас.
Марк смотрел на запад, вслед «спиральке». Потом спокойно сказал тоном сведущего человека:
— Это «дедал», такую модель используют в армии, не для розыскных операций.
— Что? Какая разница? Все они гоняются за тобой, разве нет? — подступила к нему Уна, но тут же, не переводя дыхания, сказала: — Ты знаешь, сколько людей может в нем поместиться?
— Думаю, около десяти.
Уна кивнула, слегка приободренная числом, равно как и почти любой достоверной информацией.
— Но, по-моему, они никого не ищут. Это могут быть просто военные учения.
— Ты же понимаешь… — начала Уна с горячечным нетерпением. Потом замолчала, внимательно глядя на Марка. — Ты же понимаешь, что это не учения, — мягко закончила она.
Марк ответил не сразу, подумал, чувствуя на себе взгляд Уны, и наконец вынужден был согласиться:
— Ладно, допустим. Допустим, они ищут нас. Но я летал в одном таком. Сулиен прав, они нас не видели. И неудивительно. Они могли бы заметить нас, только если бы мы двигались.
Уна не отрывала от него взгляда, пока он не произнес:
— Ладно, я тоже подумал, что они хотят убить нас. Но это неразумно. — И она чуть не рассмеялась.
И на какое-то время в лесах снова воцарился мир. Но во второй половине того же дня они снова услышали рокот моторов, самолеты летели на юг, в направлении Испании, и опять, уже слабее, в ночь накануне того, как добрались до Атабии, и в первый раз они не могли определить, где находятся «спиральки». Затем заметили пару огней, шаривших взад и вперед в темноте над городом и вокруг него.
Волчий Шаг показался им крохотным, но Атабия была вряд ли больше. Обойти городок по окружности можно было меньше чем за пять минут. На окнах маленьких выбеленных домов — темно-красные или зеленые ставни; крытые черной черепицей крыши одного или двух украшали небольшие шпили, в прочих отношениях в них не было ничего примечательного. Мощенные булыжником кривые улочки оплетали куцый фонтанчик и уводили в никуда. Только одна едва различимая дорога вела из города вниз, со всех сторон стиснутая крутыми зелеными склонами, на которых не было видно никаких других строений. На ближайшем голом отроге, где клин буковой рощи расступался и было видно пастбище, паслось стадо овец, и все. Даже в центре Атабии улицы, казалось, вымерли.
Они не хотели выдавать свое присутствие, но в противном случае рассчитывать было не на что. Стоя среди влажной листвы, они не могли решить, что делать с рюкзаками, и в конце концов спрятали их, чтобы не слишком бросалось в глаза, что они путешественники, и всегда можно было сбежать.
— Ладно, — сказал Марк, когда не оставалось ничего иного кроме как спуститься в город. Они обреченно пошли по улице к фонтанчику.
Зарядил мелкий дождь. Общественных дальновизоров нигде не было видно. Единственная беленая лавка была заодно и кабачком: сквозь открытую дверь они мельком увидели нескольких стариков, угрюмо, необщительно расположившихся со стаканами в руках рядом с полкой, на которой стояли консервные банки и горшочки с едой, бутылки с маслом для волос и лежали шариковые ручки.
— Я их не понимаю, — внезапно заявила Уна. Вид у нее был испуганный.
— Что ты хочешь сказать?
— Я… на вид здесь все то же самое… но слова… это не латынь, и я не знаю, что это такое.
Конечно, в Лондоне встречались синоанцы и нихонианцы, но никогда прежде Уна не попадала в другую языковую среду, и это угнетало и тревожило ее. Никогда не считая себя настоящей римлянкой, Уна никогда не осознавала, насколько она зависит от латыни, латынь была такой вездесущей, что было легко забыть, что это вообще язык, настолько легко она слетала с уст каждого.
— Мы в самом сердце империи — почему же они не говорят на латыни?
Сулиен с Марком теперь тоже услышали это, молодой человек и ребенок в комбинезонах о чем-то спорили возле гаража. Для их слуха это звучало более чем необычно: длинные цепочки дребезжащих слогов, ощетинившиеся шипящими звуками: на какую-то секунду Сулиен вспомнил, как маленький Катавиний учил его греческому, но следующей его мыслью было, что это так же непохоже на греческий, как и на латынь, сопоставить услышанное было не с чем. Секунду спустя они поняли, что слышат также и латинские слова, вкрапленные в речь, или их искаженные версии, поначалу неузнаваемые и довольно странно звучавшие среди остального: машина, мотор.