Граждане Рима - Страница 41

Он не собирался специально разыскивать лоток с красными вазами, но несколько первых ювелирных палаток, мимо которых пронесло его скопище людей, были явно не то: здесь в основном торговали серебряными амулетами на кожаных шнурках. Затем ему попался лоток побольше — свет играл на камнях и сусальном золоте, — напоминавший уменьшенную и уцененную копию магазина, где Марк только что побывал. Янтарные кулоны свисали на серебряных цепочках вперемешку с гирляндами сережек, броши в виде пауков лежали на прилавке, были здесь и — Марк заметил их, пробиваясь сквозь толпу к лотку, — статуэтки в египетском стиле и целое семейство больших кроваво-красных ваз, похожих на жировики и выточенных то ли из мрамора, то ли из чего-то напоминавшего мрамор.

Прямо посреди палатки на деревянном стуле сидел мужчина, вытянув ноги. Грузный, с квадратными плечами, он выглядел бы неуместно среди такого множества тонких, блестящих вещей, если бы всем своим существом не выражал, что он здесь хозяин. Когда Марк вошел, он встал и испытующе посмотрел на него. Мужчина помоложе, смахивавший несуществующую пыль с одной из каменных кошечек, последовал его примеру. Марк вспомнил, что вытащил изо рта бумажные шарики, и немного попятился. Ему показалось, что он обнажил свое подлинное лицо.

— Это ты был в магазине у Гаурия, ты? Парнишка с яшмой?

— Да, — хрипло ответил Марк и прочистил горло. — Это мамино. — Он снова вытащил ожерелье. За ожерельем потянулся сардониксовый гребень, серебряные зубья которого запутались в зеленой нити. Марк украдкой отцепил гребень и сунул обратно. Вдруг его поразила мысль, что ожерелье, возможно, куда ценнее, чем он думал, возможно, это фамильная драгоценность императорской семьи, и люди знают его, разыскивают. Но о нем точно ничего не говорилось в газетах, и в любом случае теперь было поздно.

— Ага, — непринужденно улыбаясь, сказал Петр и кивнул. Он взял ожерелье и, пропуская его сквозь пальцы, стал переливать из руки в руку, как жидкость. — Мамино, говоришь. Очень хорошо. Очень тонкая работа. Твоя мама, должно быть, важная дама. — И он снова неторопливо оглядел Марка. Марку захотелось закрыть лицо растопыренными руками, как маской.

— Ну, не совсем, — ответил он, проклиная себя. Зачем он так раскрылся? Бусы с таким же успехом могли принадлежать сестре, бабушке.

— По крайней мере, была. Я так думаю. Может, она что еще что-то тебе дала? Присаживайся, поговорим.

— Нет, — сказал Марк. Каждая мышца его напряглась, словно умоляя бежать отсюда без оглядки.

— Ладно, — небрежно произнес Петр. — Двадцать сестерциев — устраивает?

— Я знаю — оно стоит гораздо больше, — с негодованием ответил Марк.

— Может быть, может быть. Но больше тебе за него никто не даст, — мягко сказал хозяин лотка. — При твоем-то виде. Не стоит риска. Конечно, если у тебя еще что-нибудь есть от этой твоей матери?

Но Марк едва слышал его. Он заметил еще один выпуск новостей, лежавший на полу рядом с керамическими кошками, смятое изображение собственного улыбающегося лица. Он больше ни секунды не мог сохранять спокойствие, зная дотошность Петра и стоявшего в двух шагах от него молчаливого помощника. Выхватив ожерелье из рук торговца, он пробормотал: «Не важно», — и нырнул в самую гущу толпы покупателей.

Пошатываясь, он нетерпеливо пробивался сквозь медленно дрейфующую толпу; лицо у него было влажное и холодное. Марк отер пот. Наткнувшись на кого-то, он нечленораздельно извинился и инстинктивно оглянулся через плечо. Сзади, в некотором отдалении, он увидел Петра, пробивавшегося вперед настолько целеустремленно, насколько позволяла толпа. Увидев, что Марк заметил его, он начал протискиваться вперед еще быстрее, спокойно прокладывая себе дорогу локтями.

На мгновение Марк застыл, как парализованный, впившись глазами в черно-белый снимок помертвелого лица в газете. Люди шаркали вокруг, вид у всех был непроницаемый. Тогда он ринулся вперед, увертываясь и пихаясь, со стиснутыми зубами выискивая бреши в толпе, как скалолаз ищет выемки на поверхности скалы. Это напоминало один из тех кошмаров, когда тщетно стремишься убежать от кого-то, а ноги словно налиты свинцом. Оба, выбиваясь из сил, задыхаясь, медленно преодолевали расстояние, которое всякий мог бы покрыть за несколько секунд, не будь здесь такой давки.

Затем шайка мальчишек перед Марком неожиданно подалась вправо, к продуктовому лотку. На какой-то момент это даже затруднило продвижение, но после них в проходе осталась зияющая пустота, позволившая Марку совершить рывок, перейдя на бег, пока толпа не сомкнулась за ним, как вода. Он продолжал пробиваться вперед и, к своему удовольствию, заметил, что вместо очередного лотка рядом с ним открылся другой проход. Марк свернул в него и пошел так быстро, насколько позволяла окружавшая теснота. На мгновенье Петр скрылся из виду.

Ряды лотков впереди мало отличались от остальных — кроме одного, который трудно было назвать лотком, скорее это была узкая зеленая матерчатая кабинка, разрисованная и с первого взгляда бросающаяся в глаза. Стоявший снаружи паренек что-то говорил, но Марк почти не обратил на него внимания. Заметив занавешенный вход, он тут же спрятался за ним.

На мгновение он застыл, тяжело дыша, во внезапно наступившей темноте и неподвижности. Затем круто обернулся и выглянул в прореху в протершейся занавеске. Он увидел только мелькающие одежды, отделенные от него лишь тонкой тканью, но Петра видно не было.

Марк отступил на несколько шагов и перевел дыхание. Он стоял между двумя свисающими полотнищами обтрепанного сатина; отсюда, изнутри, зеленый узор на ткани напоминал беспорядочное переплетение разноцветных линий, как кишащее змеями гнездо. Это что-то напомнило Марку, и он, не веря своим глазам, обнаружил, что это помещение похоже на большую зеленую имперскую канцелярию, чьи стены украшены фреской, изображавшей виноградные лозы и плющ. Его даже позабавило, что он мог найти сходство между дворцовыми палатами и этим балаганом.